Удивительное это понятие – время. В молодости его не замечаешь и о нем как-то не думаешь, жизнь кажется бесконечной. Когда же она подходит к концу, начинаешь время чувствовать почти физически. Вспоминаешь, обдумываешь, анализируешь пережитое. Начинаешь по-иному оценивать свои и чужие поступки.

Видимо, у большинства людей к старости всплывают картины детства и молодых лет. Я принадлежу к поколению ровесников Октября. Вспоминаются далекие 20–30-е годы. Родина – город Великие Луки. Захолустный, грязный, деревянный забытый богом районный центр. До революции – уездный город Псковской губернии. Много церквей, маленьких ремесленных мастерских и частных лавочек почти при каждом доме.

От центра города на восток пролегло Торопецкое шоссе, название которого говорило о том, что шло оно до города Торопца. Примерно в 3 километрах от центра города вдоль этого шоссе располагалась железнодорожная станция и по тем временам большой железнодорожный узел, на котором встречались два направления железнодорожных линий: Московско-Виндаво-Рыбинская и Бологое-Волковыская.

На узле находились большое двухвеерное паровозное депо и главные железнодорожные паровозовагоноремонтные мастерские, впоследствии крупный локомотиворемонтный завод имени 50-летия СССР.

По Торопецкому шоссе вдоль путей, с той и с другой стороны, строили свои дома железнодорожники: паровозные машинисты, их помощники, кочегары, кондуктора, станционная, путевая и прочая обслуга, а также заводской люд. В этом пристанционном поселке, который в конце 20-х годов сросся с городом, еще в дореволюционные времена и построил свой дом мой отец – паровозный машинист Максимилиан Иванович Машек. Дома, по правилам того времени, строили на больших участках (0,25 га) с огородом и садом. Так что усадьбы утопали в зелени.

Семья отца состояла из 7 человек – родителей, старших сестры и брата, меня, младшей сестры и бабушки. Работал один отец, хозяйство вела бабушка, мать занималась только детьми, делать большее не могла, поскольку очень серьезно болела туберкулезом легких.

Судьба отца, на мой взгляд, неординарна. Родился он в 1879 г. в деревне около г. Полоцка Витебской губернии. Его отец занимался землепашеством, арендуя землю у помещика. Но рано умер. Мой отец успел окончить только 2 класса городского училища, после чего в 1893 г. был отдан учеником в частную слесарную мастерскую в г. Полоцке. От природы одаренный и энергичный, он быстро в совершенстве овладел мастерством, стал высококвалифицированным слесарем, правой рукой хозяина.

В то время через Полоцк проходило строительство новой железнодорожной линии Волковыск – Бологое. В 1904 г. отец ушел из частной мастерской и поступил на строительство этой линии слесарем по ремонту паровозов. Вскорости его назначили помощником паровозного машиниста. В 1906 г., выдержав экзамены на управление паровозом, он становится машинистом.

Когда строительство достигло г. Великие Луки, отец решил дальше не двигаться, а остаться в нем в качестве поездного машиниста при паровозном депо. Так машинистом товарных, а затем пассажирских поездов он и проработал до революции.

Его знание техники, энергия и исполнительность обращали на себя внимание. В 1918 г. его, как машиниста высокой квалификации, переводят на должность дежурного по депо, а в 1919-м назначают помощником начальника участка службы тяги, где он участвовал в обеспечении движения поездов на участке Себеж – Ржев и Бологое – Полоцк. В 1924 г. он становится начальником паровозного депо Великие Луки.

Именно в эти годы наиболее полно раскрываются незаурядные способности рабочего – руководителя и организатора сложного паровозного хозяйства крупного железнодорожного узла. Не надо забывать, что станция Великие Луки находилась недалеко от государственной границы с буржуазной Латвией и Польшей, и депо Великие Луки обслуживало паровозами тяговые плечи почти до самой границы.

Известно, что гражданская война сильно разрушила железнодорожный транспорт всей страны. В обстановке такой разрухи советское правительство, прорвав экономическую блокаду капиталистических стран, в 1921–1922 гг. впервые закупило большую партию мощных по тому времени паровозов серии ЭГ и ЭШ в Германии и Швеции. Эти паровозы поставлялись в разобранном виде и собирались в Союзе. Одним из пунктов их сборки было Великолукское паровозное депо. Отец принимал непосредственное участие в приемке этих паровозов. Дело это было трудное и очень ответственное. С этой задачей Великолукское депо справилось успешно.

Шли годы. Подрастали старшие дети. Отец, не получив сам в свое время систематического даже низшего образования, но упорно повышая его самостоятельно, страстно мечтал, чтобы его дети это образование получили. Советская власть способствовала такому стремлению всемерно. И надо сказать, что атмосфера в нашей семье поддерживалась такой, что других помыслов, кроме как хорошо учиться, ни у родителей, ни у детей не было.

Но вот парадокс. Отец, будучи машинистом, иначе – рабочим, многие годы в силу занимаемой должности считался служащим. Старшие дети (1912 и 1913 гг. рождения), очень хорошо заканчивая школу, не могли рассчитывать на продолжение учебы в вузе.

Дело в том, что в те годы (конец 20-х – начало 30-х) в вузы принимали преимущественно рабочих с производства и их детей. Принимали даже без экзаменов, по социальному положению. Служащие и их дети принимались очень редко, чаще только по недобору. Отец, понимая это, несмотря на возраст и далеко не блестящее здоровье, уходит опять на паровоз, чтобы открыть дорогу детям к высшему образованию. С 1928-го по 1931 г. он снова водит поезда. Но поскольку уже числится в номенклатуре НКПС, то его в 1931 г. снимают с паровоза и назначают техническим инспектором НКПС по приемке паровозов на Великолукский паровозовагоноремонтный завод.

От его подписи в акте о выпуске из ремонта паровозов, как представителя Народного комиссариата путей сообщения, зависела экономика завода, благополучие тысяч его работников. Качество же ремонта было далеко не блестящее. Заводские службы, чтобы выполнить план в срок, часто были заинтересованы в сокрытии трудно обнаруживаемых дефектов. За пропущенный брак и неизбежный возврат на завод выпущенного на линию паровоза отец отвечал головой.

Для гарантии качества ремонта такой сложной тепломеханической системы, каковой является паровоз, необходим был пооперационный контроль при ремонте отдельных его узлов. Поскольку завод работал круглосуточно, то и наблюдать за процессом изготовления, ремонта и испытания этих частей приходилось, практически не уходя с завода. Начиная с 1931 г. мы отца почти не видели дома, даже в воскресенье. Приходил поздно вечером только поспать, да и то не каждую ночь это удавалось сделать: в 3–4 часа ночи вдруг стук в дверь – вызывают на заводское испытание.

Отец был резок, невоздержан в выражениях, очень требователен к другим, но особенно к себе. Всякий обман, фальшь, процветавшие тогда демагогия и горлопанство вызывали в нем бурный открытый протест. Несмотря на эти его особенности, он пользовался уважением порядочных людей, особенно трудолюбивых и квалифицированных рабочих. С администрацией и парткомом завода отношения были натянутыми. Дирекция завода, не встречая с его стороны покладистости в вопросах качества ремонта, и партком, не видя в нем поборника безответственных обещаний, искали повода с ним расстаться.

Время тому способствовало. После убийства С.М. Кирова система слежки, доносов и репрессий расцветала. Всякое неугодное действие, неосторожно оброненное слово сообщалось куда надо, человеку приклеивали ярлык, плели паутину общественного мнения нужной окраски, шельмовали. Партком взял на себя неблаговидную миссию опорочить отца как коммуниста. А был он коммунистом Ленинского призыва. И несмотря на то, что рядовые члены партии ставили его в пример, говорили о нем как о честном, принципиальном коммунисте, писали об этом в заводской газете, партком все же сумел добиться сначала вынесения ему выговора, а затем, в 1935 г., и исключения из партии под надуманным предлогом «за неучастие в партработе».

Такой произвол, такая несправедливость со стороны партии, в идеалы которой он свято верил, потрясли его. Отца парализовало. После года лечения в больнице подвижность тела частично восстановилась, но левая нога так и осталась непослушной, волочилась. После того как он возобновил работу, началась травля со стороны администрации, требовавшей подписания актов о приемке явно бракованных паровозов.

Неподатливость отца на этот раз побудила дирекцию завода обратиться за помощью в НКВД. Отца стали вызывать на допросы и вменять ему в вину умышленное нежелание подписывать акты приемки с целью вызвать недовольство рабочих из-за задержки вследствие этого выплаты зарплаты. Такая обработка продолжалась почти до конца 1937 г. – 27 октября больного его и арестовали. Честный человек канул в неизвестность...

Все прояснилось в 1987 г. по получении справки о реабилитации из КГБ и военного трибунала Ленинградского военного округа. Оказывается, отец был убит (расстрелян) без суда, тройкой, через 2,5 месяца после ареста. О его «вине» умалчивается, место гибели не указывается, ознакомление с делом запрещено. В КГБ до сих пор держат его в секрете, несмотря на то, что невиновность человека установлена и он восстановлен в партии. А прошло-то уже более полувека. Спрашивается, почему обновленный состав КГБ, уже не ежовский и не бериевский, так трогательно заботится о сокрытии чудовищных злодеяний того времени, вместо того чтобы прилюдно их разоблачить?

А то время было страшное. На поверхности все обстояло якобы благополучно. Официальная пропаганда освещала события в радужных тонах: все в стране развивается, растет, процветает. Только вот насколько правдива была эта информация и особенно какой ценой достигались успехи, держалось в тайне. А цена-то, как теперь стало ясно, была страшной – десятки миллионов человеческих жизней.

Кроме отца, на железнодорожном узле Великие Луки были арестованы и бесследно исчезли многие десятки людей. Некоторые фамилии известны. Это опытные машинисты Погумирский, братья Бабинские, Рвут, Качкин, Марцинкевич, лучшие учителя железнодорожной школы братья Цехановские, медицинская сестра Пузыревская, начальник ТЭК железнодорожного узла Аухтун и многие, многие другие.

Апогея эта волна страшных преступлений достигла в 1937 г. Арест означал смерть. Народ это время назвал ежовщиной. Режим этих сталинских людоедских преступлений продолжил Берия. На железной дороге истребление всех сколько-нибудь заметных и стоящих работников транспорта возглавил первый подручный Сталина – «железный нарком», нарком путей сообщения Лазарь Каганович, поныне здравствующий, персональный пенсионер.

Отец погиб. Но не погибла его мечта дать образование детям. Старшая его дочь, еще до его ареста, окончила медицинский институт и возглавляла туберкулезное отделение железнодорожной больницы на станции Великие Луки. После ареста отца, из-за того, что она отказалась на комсомольском собрании объявить отца «врагом народа», исключена из комсомола и уволена с работы. Потрясенная всем свершившимся, она заболела и в 1938 г., двадцати шести лет от роду, скончалась.

Старший сын тоже еще до ареста отца блестяще окончил физико-математический факультет Ленинградского университета и был оставлен в Ленинграде в одном из закрытых научно-исследовательских институтов. После ареста отца был моментально уволен, несколько месяцев нигде не брали на работу. Едва устроился на самую низшую инженерную должность на одном из захудалых заводов. В 1941 г. добровольцем ушел в народное ополчение (в регулярную армию его не брали из-за туберкулеза легких) и погиб в первом бою под Красным Селом.

Я, младший сын, за 2 месяца до ареста отца выдержав вступительные экзамены, поступил на первый курс Ленинградского электротехнического института им. В.И. Ульянова (Ленина). Собирались исключить, но временно оставили, и мне удалось окончить институт в глубокую блокаду. Ушел в армию, остался жив. В 1946 г. вернулся в институт на свою кафедру. Стал кандидатом технических наук, доцентом. Сейчас на пенсии.

Мать, моя слабенькая, очень больная мама, как она смогла перенести такое: гибель мужа, безмерно любимых старших дочери и сына, а в 20-х годах и младшей дочери? Выдержала все: горе гибели дружной семьи, ужасы войны, выдержала, надеясь увидеть еще мужа и старшего сына, в гибель которого так и не поверила до последнего вздоха. Умерла она у меня в Ленинграде в 1949 г., так и не узнав о судьбе мужа.

Отца реабилитировали в 1958 г. (посмертно). Позже восстановили в партии. Вот как истреблялся интеллектуальный потенциал нашего государства. К чему это привело, мы начинаем осознавать только теперь.

Чеслав МАШЕК, участник Великой Отечественной войны и обороны Ленинграда, к.т.н., доцент.

«После смерти отца (Чеслав Максимилианович умер в марте 1995 г.) было ощущение, что никто уже не вспомнит про нашего удивительного деда – Максимилиана Ивановича Машека. Конечно, отец часто про него рассказывал, в семье есть много фотографий и документов... Все это можно найти, только требуется время.

Расскажу, что помню по рассказам отца. Дом был построен дедом еще до революции (по-моему, в году 1913-м), на наследство, полученное его супругой – Ядвигой Иосифовной Дрейлинг. В нем жили года до 1920–21-го, потом дед, как искренний коммунист (думаю, выхода не было), сдал его государству и построил рядом бревенчатый пятистенок...

В кирпичном доме действительно была туберкулезная больница, там работала дочь Макса Ивановича – Галина Машек, там же заразилась и умерла еще до начала войны.

Старший брат отца, Александр Максимилианович Машек, году в 35-м закончил физико-математический факультет Ленинградского университета и занимался проблемами радиолокации. После ареста деда был отовсюду уволен и смог найти работу только техником на ГОМЗе – там работал до войны. Ушел в ополчение и погиб 9 сентября 1941 г. под д. Горелово, около поселка Пески. По воспоминаниям отца, который чудом увиделся с братом 8 сентября 1941 г., Александр командовал истребительным противотанковым взводом, у него самого был наган с 3 патронами, у бойцов – по бутылке с зажигательной смесью (винтовок не было – вот такая война...).

Отец поступил в 1937 г. в Ленинградский электротехнический институт, проработал там всю жизнь (в блокаде до 42-го, потом после 1946 г. до конца жизни). Бабушка (как и деда, мы с братом никогда ее не видели), Ядвига Иосифовна, попала в немецкую оккупацию, была угнана в Германию, по дороге ушла в леса под Минском – партизанский край, куда немцы не совались, и до конца войны там жила, зарабатывая на пропитание шитьем. Умерла от туберкулеза в 1949 г. уже в Питере. Насколько я помню, сам Максимилиан Иванович был арестован по доносу сослуживца весной 1938-го и был убит в этом же году...

Вот такая была большая семья. Репрессии и война прошлись по ней, как у многих и многих наших соотечественников.

Я, можно сказать, продолжаю дело дяди – Александра Максимилиановича. Вот уже более 30 лет работаю на физическом факультете СПбГУ, он сейчас расположен в Петергофе. Каждый день езжу на работу мимо мест, где погиб дядя Александр (в семье его звали Олесь).

Мой старший брат Александр Чеславович Машек тоже физик – преподает в военном училище, у него уже внуки».